Наверное, никто не будет возражать, что слово «мистика» носит негативную коннотацию, и сразу хочется ее отметать и отрицать (по крайней мере на людях), а слово «необъяснимое» во всех смыслах доброе, и его никуда отметать не нужно. Кроме того, оно сразу ставит точку над «i» и никого не обижает — что-то такое есть, но оно необъяснимо… однако слово «мистика» точнее и острее, тревожнее.
Можно ли всякий раз переименовывать «мистику» в «необъяснимое»? Ответ неочевидный.
В YouTube представлено все, что угодно, есть даже аудиокнига о мистике в больнице. Врачи что-то рассказывали, а журналистка записывала. Уж не знаю, сформировалась ли после этого толстая книга, которую можно поставить на полку, но аудиокнига сформировалась, и ее можно найти в Интернете.
Возник, в связи с этим вопрос, а почему меня никто не расспрашивает про мистику в больнице, и никто ничего не записывает? Неужели я в больнице не работал, мистики не видел – конечно работал; конечно, видел. Конечно, была и мистика, и истории про то, что «на грани».
Вообще-то удивительно, что 21-й век на дворе, но все еще есть люди, которые не признают бессмертие души, не верят в ангела-хранителя, просто, в чудеса, да и летающие тарелки отрицают, однако такие есть, правда — неверие только до поры до времени. Молодые еще… Жизнь намекнет («имеющий уши, да услышит; имеющий глаза, да увидит») — будут и странные вещи, и мистика, и необъяснимое, и… летающие тарелки, если повезет.
Есть ли мистика в больницах? Есть.
Эпизод первый
Так уж получилось, что числился я короткий срок заведующим гастроэнтерологическим отделением в нашей городской больнице. Отделение вскоре ликвидировали, да и я уволился, но это не столь важно. Как и в любом отделении городской больницы бывали пациенты странные, иногда странные даже с врачебной точки зрения, но, к счастью, не каждый раз дело доходило до мистики. Кстати, в больнице необычное необязательно случается со странными людьми, скорее, подвержены этому нормальные, хотя, конечно, не слишком здоровые — ведь они «в больнице», —но адекватные и даже приятные в общении.
Поступил однажды очень тяжелый дедок, тяжелый не по ментальному статусу, а по болезням своим: огромный живот из-за напряженного асцита (асцит – скопление жидкости в брюшной полости) на почве цирроза печени (дедулька совсем даже не алкоголик; цирроз печени – удел не только сильно пьющих людей, к сожалению); отекшие по типу слоновости ноги; слабость, низкое давление и прочее, само собой, прилагались. Человек очень контактный, общаться с ним было совсем нетрудно; доброжелательный, готовый слушаться врачей. И все у нас пошло очень славно: асцит убрали; отеки ног ушли; дедуля начал спокойно ходить в столовую, прогуливаться по отделению — впору выписываться.
Обход.
Доктор:
— Как самочувствие сегодня? Что беспокоит? (Осмотр: температура, АД, пульс – все в норме; осмотр живота – спокойно, цирроз, конечно, никуда не делся, но асцита практически нет, живот мягкий, безболезненный; ноги – отеков не видно, пульсация сосудов стоп хорошая и т.п.)
Больной:
— Жалоб нет никаких, хорошо себя чувствую.
Доктор:
— Похоже, надо и про выписку подумать…
Больной:
— Нет, доктор, помирать буду.
Сказано это было абсолютно спокойно, без тени печали и однозначно; больной не собирался этот вопрос обсуждать, просто сообщил, как факт.
Естественно, с моей стороны были высыпаны аргументы в подтверждение того, что «помирать нам рановато». Дедуля все это, конечно, выслушал, не возражая – да и нечего было возражать. Промолчал.
Прошла ночь. Настало утро…
Надо ли сообщать, что мы увидели утром? Да, помер наш больной. Умер тихо в своей больничной койке несмотря на то, что не только шел на поправку, а прямо-таки вылечился, если не считать сам цирроз печени.
Просто необъяснимо умер…
Откуда он узнал о своей смерти за день (а, может быть, не за один день) до ее наступления, осталось загадкой. Наверное, кто-то сообщил… (вот тут уже — рафинированная мистика). Ни о каком самоубийстве речи, конечно, идти не могло.
Эпизод второй
Врачи любят дежурить… Нет, вру — не любят, но то, что часто дежурят, это — чистая правда. У нас дежурства происходили на несколько отделений: кардиологическое и общетерапевтическое. Был еще кардиологический блок интенсивной терапии — там всегда свой дежурант.
Время — 90-е годы. Дежурить, действительно, приходилось часто, и настал такой период, когда в кардиологическом отделении, особенно в блоке для «инфарктников», смертельные исходы происходили слишком уж часто, практически каждые сутки, да еще и по несколько раз за сутки.
На ночном дежурстве в перерывах между обычной работой и «скорыми» всегда есть окошки, когда выпадает поспать. В тот злополучный период дежурить приходилось довольно часто.
Сплю. Ощущаю, как в ногах появляется кот, большой и тяжелый. Он острожными лапами идет по туловищу поверх одеяла, поднимается к голове, ложится, наваливаясь на голову, и мягко, но сильно давит на голову своим весом. Давит, давит, давит все сильнее, сильнее. Просыпаешься — кота нет.
Следующее дежурство. Появляется кот. Кот идет по туловищу, наваливается на голову, сильно давит… Просыпаешься — нет кота.
Следующее дежурство. Появляется кот… идет… наваливается… давит… Просыпаешься — нет кота.
Одна и таже история повторяется несколько ночей кряду, и это сильно напрягает: с чего бы один и тот же сон много раз, абсолютно по одному сценарию и с одинаковыми ощущениями? Так ведь не бывает!
Ну, да, оно бы и ладно, но…
На третьем этаже у нас располагалось детское отделение. Там всегда дежурил педиатр, и дежурными ночами мы к ним никакого отношения не имели — у нас свои больные, у них свои, но всех дежурантов, конечно, хорошо знали и общались.
Поутру у дежурных врачей очень важное почетное и обязательное дело – снять пробу завтрака. Выходим, я со своего первого этажа, педиатр со своего третьего, идем к столовой, и он говорит: «Слушай, что-то в последние дежурства плохо сплю. Каждую ночь, как только начинаю засыпать, в ногах появляется кот, который потом идет по мне, поднимается к голове, ложится на голову и начинает давить, давить…»
Излишне описывать, как его рассказ отразился на моем лице: наверняка было очевидным, что перевесило — «необъяснимое» или «мистика». Двух мнений быть не может — эдакая полновесная осязаемая сто-пудовая мистика!
История имела продолжение. Еще одна наша врач, отличавшаяся от нас очень серьезной воцерковленностью, исчерпывающим знанием аспектов веры, посещениями храма на все церковные праздники. Ее реакция на мой рассказ про кота оказалась на удивление спокойной. Она с улыбкой сообщила, что это просто души умерших в кардиологии. На том и расстались.
На следующем дежурстве — нет никакого кота, и потом — нет кота. Определенно, пропал.
Об этом сказал Елене. Она — опять с улыбкой: «А я там у нас в дежурке все обрызгала святой водой. Теперь души не побеспокоят». Таки все потом и было нормально: никаких котов, да и череда смертей сильно пореже стала.
Надеюсь, нет необходимости мне клясться, что все описанное – абсолютная правда.
